В клетке

Глава 1

I

Волк привычно открыл глаза, поднялся с матраса и стал одеваться. Через несколько минут в лагере, больно резанув по ушам, прозвучит подъём. И на каждого, кто через тридцать секунд после сигнала не покинет «место отдыха», опрокинется бадья ледяной мутной жижи. Ни принимать подобный «душ», ни тем более подвергать опасности свои немногочисленные «сокровища» Волк не собирался. Кусок много повидавшего на своём веку полотна, заменявший юноше и вещмешок, и подушку, столь же привычно был отставлен в сторону от лежанки, следом был аккуратно скатан и отставлен в сторону матрас.

Сигнал. Через ряд от него, громко матерясь, подскочил на ноги жилистый мужик. Волк хмыкнул. Этот самый мужик на второй день своего пребывания здесь попробовал подменить свой матрас, сырой и весь пропахший той самой жижей, относительно сухим и чистым матрасом «сопляка», которым посчитал Волка. Сломанное ребро и заточенный с одного края металлический прут, приставленный к брюху, быстро разъяснили жилистому настоящее соотношение сил в этом мире, мире Альегора.

Ворота барака стали медленно открываться. Заключенных ждала перекличка.

На перекличке в этот раз не досчитались восьмерых из его барака. Покойники. И не важно, забрала Смерть их души ночью, пришла ли на рассвете или решила подождать, когда в барак запустят «очищающий воздух». Все те, кто не смог выбраться до начала переклички, были мертвы. Уж в этом Волку сомневаться не приходилось.

Маор, надзирающий за их бараком, торопливо (и куда спешит, скотина?) отчитался перед начальством, а затем небрежно махнул рукой страже. Машинально потирая номер на руке и держась в середине подгоняемой стражами толпы, Волк отправился в «место искупления». Он абсолютно точно знал, что его ждёт. И с содроганием вспоминал, как проходил его день два года назад, в первые месяцы после прибытия в Альегор. Семнадцать часов непрерывного и изнуряющего труда. Подхватить тяжёлую металлическую балку, отнести её в строящийся блок, вывезти оттуда огромную телегу, наполненную строительным мусором, прикатить в обратном направлении бочку чего-то дурно пахнущего… И всё это под постоянным надзором, без возможности перевести дух и сделать хотя бы один глоток воды. Волк попал в Альегор, не совсем осознавая себя, а потому в распределении прошёл по самому низшему профилю чернорабочего. Их даже кормили откровенными помоями из того, что оставалось после хозяев и более ценной части заключённых. Поэтому и гибли работяги, подобные Волку, чуть ли не десятками каждый день. Подобные, только вот сам Волк умудрился выжить. Спасибо старику, который выходил и заставил непонятного мальца отчаянно цепляться за жизнь. Спасибо Торгвару, который разглядел в Волке некий потенциал и стал привлекать к своим делишкам. И спасибо друзьям, без которых его выживание не было бы возможным в принципе.

Вот и сейчас, пока остальные бедолаги из его барака приступают к работе, Хугин умудряется чем-то заинтересовать стражника, отвлекая его внимание, а Мунин тем временем торопливо протягивает Волку на удивление мягкую краюху хлеба и крохотную фляжку с водой.

Сделать один маленький глоток воды. Съесть хлеб. Есть быстро (вряд ли стражник не отреагирует на слишком уж долгое безделье), но при этом стараясь тщательно пережёвывать каждый кусочек. Запить всё тремя добрыми глотками. Вернуть флягу законному владельцу. Приступить к работе.

Такой почти ставший регулярным ритуал сегодня был дополнен негромким шёпотом Мунина — «Люди Стержня приходили. Торгвар хочет тебя видеть!»

Что же, по крайней мере сегодняшним вечером Волк сможет сытно поесть. А это при такой жизни уже немало.

II

С Торгваром Волка свёл старик. Собственно, при попадании в Альегор, странного, мало что осознающего юношу скорее всего ждала бы очень скорая и неминуемая смерть. Но…

Непонятно, какая сила заставила этого суховатого, местами жестокого старца пожалеть в беспамятстве валяющегося на матрасе паренька. Да только на утро после первой же после распределения ночи в бараке чья-то неожиданно сильная рука буквально вышвырнула Волка с его лежбища, а не менее сильный голос произнёс:

— Быстрее, парень! Быстрее! Если тебе хочется здесь выжить, то привыкай спать вполглаза да на людей в другую половину посматривать. Ясно?

Ясно спросонья не было ни капли, но парень кивнул. На всякий случай.

— Хм. Понятно, значит. Нет, парень, не вытянешь ты здесь. Не вытянешь. Ладно, мой тебе совет. Матрас скатай да в сторону убери. Да пошевеливайся ты, растяпа! До сигнала пара минут всего. Вот так. О, слышишь? Ты вовремя.

Наблюдая за той самой жижей, льющейся сверху на то место, где только что лежал матрас, юноша робко выдавил.

— Спасибо.

— Не за что, парень. Ладно, недосуг мне с тобой. Смотри в оба. Места здесь лихие.

В лихости данных мест удалось убедиться тем же вечером. Попав в чернорабочие строительного цеха Альегора, юноша к вечеру едва переставлял от усталости ноги. Чем не преминули воспользоваться его «товарищи» по несчастью.

— Эй, ты! Сопля! Мне нужен твой матрас. Встал быстро и принёс мне.

Юноша даже не понял, что бугай обращается к нему. Впрочем, уже следующий комментарий всё прояснил.

— Ну! Долго я ждать то буду? Эй, хрен трухлявый, я к тебе обращаюсь! Ты, чмырёныш с волком, оглох?

Тот, в ответ на такой комментарий, виновато оглянулся на свой только что расстеленный матрас, на лежащие рядом с ним скудные пожитки, а затем вытянул в сторону бугая согнутую в локте руку, при этом как бы перерубая её ладонью другой руки. Жест, в дополнительных комментариях не нуждающийся.

— Ну всё, обсос корявый! Сам напросился — с мрачным удовольствием проревел бугай и двинулся на юношу.

Избили его тогда крепко, в оттяжку, и с явным удовольствием. Периодические попытки огрызаться в расчёт не принимались, и, если бы не прибывшая к месту событий стража, быть бы ему забитым насмерть. Когда же стража, наказав для профилактики непричастных, торжественно покинула территорию барака, бугай опять вызверился:

— Ну, обсос? Всё ясно тебе? Матрас сюда неси, сучёнок рваный!

Однако в ответ увидел всё тот же незамысловатый жест.

— Ну я тебя сейчас. Порву, сука!

Откуда-то из глубины донёсся голос: "Я тебя сейчас сам порву! Заткнулись там уже".

Бугай зло цыкнул, скривился весь, но на удивление быстро отправился на своё место. Волк же, так и не узнав, что его неминуемая и ужасная смерть в этот раз откладывается, в беспамятстве рухнул на тот самый, с кровью отбитый матрас. Старик характер юноши оценил. И, представившись на следующее утро Фаллстаром, предложил не зевать и занять на построении наиболее выгодное и максимально удаленное от кнутов надсмотрщиков место.

Со временем союз многомудрого старика и сообразительного, упрямого и отчаянно цепляющегося за жизнь паренька перерос в дружбу и чувство глубокой, взаимной привязанности. Фаллстар оказался человеком, способным извлекать максимальную выгоду даже из самых безнадёжных ситуаций. Будучи в жизни до своего заключения каким-то очень влиятельным в высших политических эшелонах человеком, он прогорел и попал в Альегор. Причём, явно по особому настоянию кого-то извне, старику было отказано в шансе быть распределённым в более безопасное и комфортное место, нежели барак чернорабочих. Однако и в этой ситуации он умудрился наладить контакт с Торгваром, главным криминальным авторитетом лагеря. Со временем старик стал активно привлекать Волка к своим совместным в Торгваром делам. И вот, уже год, как не стало Фаллстара, а Торгвар регулярно находит дела для Волка, щедро расплачиваясь едой, услугами и некоторой долей влияния на надсмотрщиков.

III

Торгвар встретил Волка в своём кабинете. Несколько комнат жилого дома для «особо важных» заключённых освободили, переделали под рабочие кабинеты и помещения охраны. Сам Торгвар официально занимал в лагере должность помощника казначея и, в общем-то, смог довольно неплохо устроить свою жизнь и здесь. Вёл свои дела как внутри лагеря, так и за его пределами, влезая во все мало-мальски прибыльные авантюры, связанные с Альегором. Поговаривали даже, что во многие из этих дел Торгвар входил в долю и являлся вполне равноправным партнёром с Гролагом Керосским, которому собственно, лагерь и принадлежал. Ну или «пока принадлежал», — как любили добавлять злые языки убедившись, что никто посторонний их не слушает.